Глава 12.

… – Поттер, есть хотите?
– Я? О, нет, благородный хо… Сх`э-ве-ру-у-с-с, я же не сделал никакой работы. За что меня кормить? Раб должен хорошо устать, чтобы его накормили. И ещё, раб должен хорошенько поработать, чтобы его…
– Это вы будете меня учить?! Будете так говорить – останетесь без еды, то есть, без жратвы на вашем рабском слэнге. Я спрашиваю в последний раз – жрать будете или вы ритуально отказываетесь от пищи?
– Буду, благородный рим-ла-нх`ын-ин.
Мне довольно овса. Запаренного.
– Это конская еда, да и кони у нас кормятся свежим овсом. А от мяса вы отказываетесь из нелюбви к нему? У вас несварение? Или непроходмость желудка? А? Как насчёт мяса? Во второй раз я повтрорять своё предложение не буду…
– Раб Гарри не знает такого слова, как "не-сра-ве-ние" или "не-про-х`о-ми-дост". И, нет, я не отказываюсь от мяса. Я очень хочу нажраться им, таким жирным и вкусным, от самого пуза и до конца то-что-внутри.
Северус не обратил внимания на новый для него термин на рабской версии языка х`васынскх`. Его сейчас интересовали не языковедческие проблемы, но живой и, по мнению Снейпа, здоровый Поттер.
– Ну и выраженьица у вас, Поттер, Гарри, тьфу, вот привязалось – Поттер, Гарри, ничтожный раб, благородный рим-ла-нх`ын-ин, прекрасный воин… Даже слова нового для вас выговорить правильно, без гнусных ошибок в произношении, а также в правильной постановке букв, без этого вашего х`ыканья по делу и, покуда для вас это незаменимо и неизбежно, неповторимо, не умеете!
Всё только коверкаете все слова…
Ладно, пошёл я за едой для нас с вами.
– А как же твой раненый брат Кх`э-вот-ри-у-у-с-с? Я не хочу обжирать его.
– Спасибо за беспокойство о моём брате – он не нуждается в ваших заботах. Ему надо проспать до ужина, и вот на ужин он должен съесть всё подчистую, а вы останетесь голодным на то самое время то-что-не-знает-никто. Потому, что я не знаю, в каком состоянии проснётся мой брат, а потому и не могу сказать, когда смогу накормить вас снова.
– А можно обойтись, ну, скажем,без этого обращения ко мне, как ко многим, на "вы"?
Северус попросту проигнорировал просьбу Гарри и сказал, возвращаясь к той же надоевшей им обоим теме "жрачки":
– Но не волнуйтесь, Гарри, от голода вы у меня не помрёте, уж будьте уверены.
Выходя из шатра, Северус обернулся, встретился взглядом с яркими зелёными глазами Гарри и, чтобы сгладить внезапно внезапно возникшую неловкость, добавил, обращаясь к своему единственному слушателю и… зрителю:
– И нечего вам на меня так пялиться. Я ведь уже говорил вам это, Пот… Гарри. Словно бы вы вспоминаете кого-то, но этот кто-то, уверяю вас – не я.

... Как Северус и предполагал, Квотриус проснулся сам, от запаха готовящейся еды, набравшись немного сил после долгого, полусуточного сна. Выбрался он из снов без сновидений на вечерней заре, изрядно посвежевший. Он тут же впечатал поцелуй в губы Снейпа, да такой страстный, словно они не виделись с неделю, не меньше. Северус сдержался и на поцелуй ответил слабо, не желая лобзаться с братом на глазах тоже проснувшегося, противного Поттера, который ведь может и заорать на весь лагерь на своём варварском наречии, впрочем, отдалённо понятном некоторым легионерам: "Те-кто-делает-навыворот". А позориться перед наёмниками не хотелось.
– И почему только брату не наплевать на раба сего, Гарольдуса? И на всех остальных легионеров? Сие же есть быдло со вкраплениями таких, как я. Я не имею в виду по рождению, но по сословию. Они же и сами хороши, всадники сии – с женщинами вельми живо балуются, даже из шатра слышно, а нас окружают именно шатры всадников, приближенных к высокорожденному отцу. Пьют жгучую воду гвасинг без меры, друг с другом, как простые солдаты, играют в кости на рабов и прочие трофеи… – думал Квотриус с недоумением и некоторой обидой за неотплаченный поцелуй.
– Сейчас ты поешь, Квотриус, звезда моя, радость души моей, и сил у тебя ещё прибавится, а сейчас должен я осмотреть рану твою. Нет ли там чего неладного?
– Я хочу наесться прежде тобою, Северус, лампада моего разума. Почто не ответил почти ты на моё лобзание горячее, в кое вложил я страсть всю, кою к тебе сейчас, хоть и слабый, но питаю и сам ею питаюсь? Поверь, нет в мире лучшего и сладчайшего яства, нежели поцелуй, по праву разделённый.
– Гарольдус здесь, и он смотрит на нас – спиной чувствую.
Квотриус, хотел бы я попросить тебя… относиться к Гарольдусу как к человеку свободному, но не рабу – ведь он тоже чародей, да какой великий! Но только в шатре – для всех посторонних лиц, включая и отца… нашего, он – ничтожный раб. Так надо, чтобы его не загнали в стадо остальных рабов – ведь он рождён свободным, и это будет несправедливо по отношению к нему, неблагодарным за то, что избавил он и мир твой, и мой от владычества Волдеморта возможного и во времени сём…
– Да, знаю я, что… Гарольдус – свободный человек. Помню я твой рассказ о Волдеморте.
Но ведь сегодняшние, захваченные рабы гвасинг тоже были рождены свободными. Так зачем проводить разницу, и Гарольдусу оставаться в нашем шатре, если он мешает нам даже целоваться? Я не понимаю тебя, о Северус, высокородный патриций и Господин дома и мой личный.
– Я… Просто я… Надобно мне расспросить его, отчего Волдеморт напал на тебя, а не на меня. Ведь изменил я Лорду в конце концов и перешёл в большом, решающем для него сражении на сторону врагов его – истинных моих друзей и единомышленников. Воистину были бы у него намерения убить меня, а не незнакомого человека, к тому же столь непохожего на меня ни внешностью, ни движениями. Ведь движешься ты мягко, о Квотриус мой, аки рысь лесная, дикая, не заключённая в клетку на потребу патрициям низкорожденным, но чаще – полукро… О, прости не имел я в виду благородные манеры настоящего патриция твои…
Простил ли ты меня за оплошность?
– Не будем о полукровках больше, хоть и говоришь ты, что Гарольдус, раб наш, есть полукровка магический. Но не хочу о полукровках каких-либо вообще. Тема сия унижает меня по всему – происхождению, воспитанию дитяти, предоставленного самому себе и прочая…
– Хорошо, не будем затрагивать больной твой вопрос.
Но… Гарольдус всё время спит, да и я отсыпался после страшных ночи и утра рядом с тобой, мой возлюбленный.
– Я же помню весьма неотчётливо, что было после того, как остриё вошло в спину мне. Только боль и навязчивые кошмары, да ещё жажда, страшная, иссушающая. Помню только, как вдруг моё тело окутало, несомненно, чародейство некое, весьма сильное. С тем и провалился я в нормальный, здоровый сон. Сколько спал я, Северус, прекрасный свет моего бытия, о мой возлюбленный брат?
– Весь день.
– Боги! Так много? Отчего же не разбудил ты меня вовремя, к трапезе дневной? Поел бы я и тогда…
– Дабы ты выспался тем самым здоровым сном, как ты сказал. Ибо сон лечит и придаёт сил раненым. Ибо не было аппетита у тебя утром совсем. Так зачем мне было будить тебя? Дабы съел ты несколько волокнышек мяса, как утром?
Северус покривил душой – днём его задачей было накормить порцией Квотриуса, не откусившего бы, действительно, несколько кусочков мяса, но… ненасытного Гарри. Вот опять тот проснулся, жадно ловя запахи готовящегося мяса носом и шумно сопя при этом за счёт извечного рабского недомогания – сильного, не поддающегося лечению в полевых условиях насморка.
– Помнишь ли ты, о чём вели мы речь до твоего ранения, когда тени болтающихся по лагерю без дела пьяных солдат скользили по шатру и не давали нам сойтись так, как сего желал я? Всё ещё стеснялся я, хотя от… того стыда не осталось ничего, и если бы не ранение твоё, то быть бы нам вместе уже.
– Да, о Северус, помню, и прости мне моё неразумие. То, что вышел я из шатра нашего… тогда, ночью прошлою.
– Мне нечего прощать тебе. Ты же хотел отогнать праздношатающихся солдат, даже заглядывающих внутрь, но ты не мог знать, что это сам Волдеморт, обуянный жаждою убийства, почему-то, именно тебя. А почему так, но не иначе, предстоит мне выяснить у Гарольдуса…
Так ты войдёшь в меня, Квотриус, когда рана твоя затянется, и нам можно будет вновь любить друга друга, не ограничиваясь только поцелуями лишь одними, лишь распаляющими, но не дарящими такого?..
– Не дозволено брату младшему овладевать старшим, так я решил, чтобы не прогневать милостивых богов.
Ведь именно из-за своей неосторожности в помыслах и греховности их и получил я рану от, подумать только, одновременно и беглого раба, и величайшего недоброго чародея… твоего времени.
– А если я напомню тебе, звездоокий мой, что мы – не братья вовсе, а лишь предок и последний в роду? Действительно последний, ибо во времени своём я уже если и не стар, чтобы заводить любовь, но только в виде любовника или… любовницы, вероятность последней при этом я рассматриваю на последних ролях.
– Тогда… Право, я и не подумал об этом, светоч души моей, Северус, ибо привык звать тебя братом своим, но не думать о тебе, как о потомке моём, и от кого? Какая благородная девица пойдёт за меня – полукровку? А именно на высокородной патрицианке в качестве жены для одного из нас настаивает высокорожденный патриций и отец.наш. Кто же пойдёт за меня? Видимо, только прилично нагулявшая младенца в утробе своей, к позору славной фамилии Снепиусов. Стал бы ты, о Северус, северный ветр мой, продолжателем рода своего же. Тогда обеспечена была бы тебе высокорожденная парицианка и девица, к тому же честная.
– Сомневаюсь я, что со внешностию моею можно найти пустопорожнюю патрицианку, да ещё и девицу. Кроме того, у меня на женщин не… Но сие есть неинтересно. Сие есть только мои проблемы, и я не собираюсь делиться ими с тобою, о брат мой… хотя бы пред ликом людей. Названный брат.
– Ну, что ж, не говори ничего, покуда проблемы не замучают тебя. Я буду ждать… момента сего, незабываемого, когда ты, о свеча, освещающая душу мою, не сознаешься, какие там несчастие тебя с женщинами постигает…
– По поводу любови же нашей скажу я уж вскоре окончательное решение своё, кое затронет обоих нас. А по поводу женщин и не жди от меня ответа скорого, ибо стыдно мне признаться в недомогании своём.
Но стать прародителем самого себя – сие попахивает дурно, извращением крупным и оставлением меня в этом времени навсегда. Я бы хотел лучше перенестись "туда" вместе, нежели… О! Демоны! Что я сказал! Язык мой злоречивый суть враг мой. Нежели размножиться во времени сём, производя отпрысков, кои только привяжут меня ко времени сему. А привязываться не должно, не можно, в общем, нельзя, недопустимо, невозможно, немыслимо, нереально, негоже, наконец .             
– Значит, "немыслимо, нереально"? А я вот к своему времени привязан так… Только с жилами оторвёшь меня от него, как сие ни прискорбно… Прости, хотел я, брат младший, сказать что-то супротив брата старшего. А ведь таковым старшим братом останешься ты для меня сквозь все века, в действительности, разделяющие нас…
Насчёт любови меж нами, какой бы то ни было, не знаю, что и сказать тебе – ведь теперь этот бывший раб Гарольдус будет спать с нами в одном шатре. Ты же сам говорил, что не можешь любить при свидетелях хоть и при рабе… о, прости, при свободном человеке, как ты повторяешь мне. Но я всё никак не могу отличить его всклокоченные космы от волос тех, кто обращён был в рабство, и чем боле смотрю я на свободного человека сего, тем более в моей главе мыслей о рабах гвасинг, порабощённых ведь ни за что, за то лишь, что сопротивлялись солдатам Божественного Кесаря.
Да и я не смогу, сношаться при свидетеле, ибо стыдлив.
– Это не есть проблема. Повелеванием неким вышлю я его куда-нибудь вовне. Он покуда слушается меня, как раб Господина своего. Пусть упьётся ышке бяха и не доползёт до шатра. Он же любит ышке бяха, как и положено рабу, дорвавшемуся до хозяйских , как он он говорит, питья и жрачки.
И, представь, главное – не в нём, а в тебе, звезда моя, звездоокий мой, лампада души моей, нет, лучше, свеча, освещающая душу мою, путеводная звезда моя, основа основ моих, Квотриус,.ниточка моя, когда я из тени в свет перелетаю!   
– А сейчас… Горят ли глаза мои ночным светом небесным? Ведь я так жажду быть с тобою, мой Северус, мой северный ветер, мой путеводный светоч, мой ветер, впрочем, о сём уже говорил тебе я, моя странная, крестоносная звезда на небосклоне между многих и многих созвездий и звёзд одиночных, мой путь, моя дорога, да ведущая к Центру Альбиона, к самому сердцу его, где не был я никогда!
– Да, горят отражениями скопища звёзд, мириадов их. И столь прекрасно называл ты меня, что, казалось, будто в волшебной сказке я есть, но не в грубой действительности. А почему назвал ты меня "северным ветром"?
– Я подумал, что ты похож на него – суровый снаружи и обволакивающе пронизывающий изнутри. Освежающий лучше терм, охлаждающий разгорячённое тело моё своим, прохладным… А ещё у тебя всегда почти холодные руки, и так приятно чувствовать прикосновение узкой, влажной ладони твоей к пенису моему в ожидании скорого излития семени…
Прости, о, молю, прости меня, Северу-у-с-с, ибо заговорил я о запретном пока, но таком желанном соитии. Ведь не же откажешься ты войти в меня, как делал это прежде, покуда я не приду в себя?
Не стал ли я мерзок тебе после того, как ты, я помню твои слова, зашивал мне рану и стирал гной с неё? Видишь, я вспоминаю всё больше… Просто просыпаюсь я медленно и печально, и приходят воспоминания. Я помню даже, как чуть было не сломал зуб, обгладывая мясо с куска с рёбрами, коих было так много, и они были повсюду, куда ни ткни два зуба. Это ведь правда, а не сон?
– Правда. Истинная правда. Прости, лучших кусков ни тебе, ни мне не досталось, только рёбра. Я слишком поздно справился с нами обоими и призвал легионера, будучи не в состоянии оставить тебя, тогда, казалось, агонизирующего с небольшими попусканиями. Он-то и принёс то, что по его тупому мнению, осталось от барана. Целого барана, к слову сказать, – откомментировал со злостью Снейп. – Могли бы  раненому всаднику и получше приберечь.
А, не говоря уж о его няньке – прошептал Сверус еле слышно. Но Квотириус услышл и… промолчал. А что ему было сказать? Что наёмники по праву отрезают лучшие куски… здоровым всадникам и военачальнику, а что поплоше – раненым, всё равно, что всадникам, что рядовым солдатам, чем просто опоздавшим воинам. А будут знать, как на трапезу опаздывать! Такой кусманчик враз охоту отобьёт. Ну а раненым еду должны были своевременно и правильно подносить их боевые товарищи, взявшие на себя тяжёлую обязанность ухаживать, чаще всего, за любовниками по казарме…
– Наверное, посмеёшься ты, брат мой, но Гарольдус сделал это за тебя – сломал зуб, так что теперь он не только подслеповатый, но ещё и щербатый. Замечательный из него "раб", не правда ли?
– Да, это может показаться забавным, ведь он и без этого – урод. С глазами неправильного цвета травы, постоянно щурится, скорее всего, подслеповат, и сие в его-то возрасте. Ведь он почти ровесник мне и тебе. Да-да, не удивляйся, и тебе. Ну, что значат сии пять лет разницы в летах? Не щуришься же ты! Да ещё эти немытые, думаю, годами нерасчёсанные, неприглаженные, ещё более длинные волосы. чем у тебя. Они делают его похожим на истинного, непреложного, античного андрогина* греков, только… уродливого.
Вот ты, Северус, ветер мой северный, да позволишь так ласково именовать тебя, да и я, все легионеры несколько дней, как немыты. Но я остро чувствую грязь на своём теле, и они. Я слышал их разговоры, пока мы шли по тому злополучному лесу, где многие солдаты Божественного Кесаря были ранены в ноги и руки.
А ты? Ведь твои волосы до сих пор сохранили пышность и блеск. Как это получается у тебя, о брат мой возлюбленный, Господин дома, в коем живу я?
– Простейшее Очищающее заклинание. Если бы у тебя было побольше сил, я тотчас научил бы тебя ему… Странно, но в лесу я каждый миг ждал опасности, а не прислушивался к глупой болтовне наёмников... В отличие от тебя, возлюбленный брат мой, единственный на всю жизнь, одинокую в будущем…
– Не кручинься столь много. Обязательно найдёшь ты пару себе во времени своём и тем продлишь род Снепиусов.
– Нет, узнав любовь мужскую, уж никогда не женюсь я, ибо женщины никогда не привлекали меня в "моём" времени, равно, как и… мужчины. Никогда никого не любил я "там". Разве не довольно доказательства сего для понимания будущности моей? Разве мало сих слов моих твёрдых?
– Вот увидишь, полюбишь ты, пусть не женщину, но мужчину, юношу.
– Да что мне делать с юношей?! – воскликнул разгневанный Северус. – Разве что научить его педерастии, как тебя?
– Педерастия – се есть новое слово в лексиконе моём. Сие суть мужеложество, правильно ли я понял? Впрочем, оставим сие. Дай-ка, попробую я угадать заклинание очищения волос головы.
Квотриус решился перевести разговор в более спокойное русло и тем прекратить мучения возлюбленного брата.
– Evanesco?
– Evanesco применяется для очищения тела только, а вот Evanesco capitum** – для волос, чтобы убрать с них пыль и жир. Ведь волосы мои очень жирные, и потому-то и придумал я такое заклинание для них, чтобы не ходить с немытыми, слипшимися волосами, как Пот… Гарольдус. Ведь, знаешь ли ты, о Квотриус, применял я к своему телу простое Evanesco , но не мылся я сначала по прибытии и обживанию своей нуютной, словно бы чужой мне комнаты, а после из-за…
– От чего ты замолчал, о брат мой и Господин мой? Разве не знаю я, что рана была нанесена тебе под рёбра, со спины, по-разбойничьи? Так соделывали только они – шайка воров и насильников, третировавшая город наш. А вот представь себе, знаю я о них, ибо не раз засиживался в термах или непригожей для меня таверне. Но они так кишат жизнию, эти таверны, что трудно было не посетить одну из них, конечно, попивая для вида дурное вино, кое подаётся там, для отвода глаз от и без того излишне богато наряженной фигуры? Редкого гостя в подобного рода заведениях для плебса.
– В Сибелиуме больше десяти дней пользовалось мною только Очищающее заклинание, да заклинание для головы. Терпеть не могу ходить с засаленными волосами. Но это неинтересно.
Поэтому и вышел… тогда под дождь, чтобы струи его освежили подсушенное изрядно заклинанием моё тело. Сие есть побочный эффект – высушивать донельзя кожу чистую, свежую, обработанную Очищающим заклинанием. Оно же так пригодно для тела, немытого в воде.
Северус, наконец, добрался до раны Квотриуса и протёр руки ышке бяха, что ещё плескалась на дне взятой зачем-то с собою рабами в качестве трофея, но неожиданно пригодившейся грубой посудины. Рана оказалась абсолютно чистой, лишь края её, сшитые Северусом так ровно, были слегка покрасневшими от ниток, продетых в кожу. Как-никак, а инородное тело. Но и эта краснота должна уже к завтрашнему, долгожданному, такому многообещающему, заветному утру пройти – нитки сроднятся с плотью.
– О-о, тот дождь, и мы с тобой под потоками его, льющимися с небес после ужасной грозы той. Мы, мокрые, нагие, прижавшиеся друг к другу так сильно и сладостно, что и вода не просачивалась меж нашими разгорячёнными к соитию телами. Если бы не покойная матерь… Ведь уже готов был я взять возбуждённый пенис твой в рот, чтобы насладиться ароматною, солоноватою спермой твоею и доставить тебе наибольшее удовольствие, чтобы любил ты меня ещё крепче.
Ибо знаю я, что… в начале не любил ты меня, лишь желал просто плотски. Как же я молил прекрасную богиню Любви Венеру Златокудрую и божественного сына её Амуруса, Стреляющего Метко, дабы ты скорее проникся бы ко мне более сильным чувством, так же, как я к тебе!
Скажи, возлюбленный брат мой и Господин… тогда, под дождём… ты уже любил меня или ещё нет?
– Мне казалось, что чувствую я что-то ноющее в груди, но нет, только желал, мой Квотриус. Я и тогда… в начале наших "кухонных" ласк размышлял о наших соитиях. Что они значат для меня? Только лишь зов плоти или… нечто большее? Но так и не пришёл к однозначному выводу, пока не отпустил разум свой, дабы сделать тебе приятное, вобрав твою плоть в рот свой и начав сосать её. А после лаская простату твою одновременно с посасыванием пениса твоего, столь желанного мне.
– О, те ласки… В них было нечто запредельное, запрещённое. Но переступил порог ты, и мне вдруг стало так хорошо, ибо уверовал я ещё… под дождём, что случилась в сердце твоём любовь к недостойному полукровке. Так, значит, ошибся я. Возлюбил ты меня позже. А насколько?
– Да, именно на грязной, прокопчённой кухне, когда начал я ласкать тебя ртом, губами и языком… Да, это был неизъяснимый порыв, но восхотел я тебя тогда более, нежели жизнь, и стал ты не только желанным мне, но и… возлюбленным. О, как ярко помню я ту ночь прекрасную, превосходящую все пожелания! Неведомо, как случившееся утро, заря пасмурная любови нашей …
Сейчас же люблю… столь превелико! После того, как глаза твои потеряли равнодушную матовость и приобрели яркость звёздного неба, тогда, у источника, я возлюбил тебя так, что… Люблю тебя больше жизни, но этого мало, ибо привык я ценить свою жизнь недорого, лучше так – более радости души моей, коя в тебе, Квотриус. Но я не есть поэт, поэт у нас суть ты. Помнишь, какую оду осени и нашей любви ты сложил, очнувшись от бредового сна ночного, тяжёлого для обоих нас?
– Д-да, кажется… Да, я вспомнил! Это была ода жизни и северному ветру… и тебе, мой возлюбленный брат, и любови меж нами, без каких-либо препон.

_____________________________

* Андрогин – (греч. νδρόγυνος , "обоеполый") – мифическое существо, обладающее признаками обоих полов, реже – бесполое. Согласно мифологии, за то, что андрогины пытались напасть на богов (возгордились своей силой и красотой), боги разделили их надвое и рассеяли по Миру. И с тех пор люди обречены на поиски своей половины.
В мифологии андрогины – мифические предки, перволюди, соединяющие в себе мужские и женские половые признаки. Есть мнение, что в библейском рассказе о сотворении Богом Евы из ребра Адама отразился в искажённом виде миф о первоначальной бесполости первых людей
Представляет интерес в учении каббалистов.
** Очищаю голову (лат.)

Глава 14.

– … Я мгновенно наладил ментально-зрительный контакт с Поттером и высматривал среди его беспорядочных, обрывочных воспоминаний те, в которых Тох`ым говорил Гарри обо мне.
"Да, и это всё о нём". Волдеморт влюбился в образ своего неверного слуги, всплывший из пучин памяти.
Том Марволо Реддл был действительно очень красивым, кареглазым и с вьющимися, слегка выцветшими, светло-каштановыми, отдающими золотом, нестрижеными волосами ниже лопаток, с правильными и благородными чертами… немытого лица. Я бы сказал, грязнющей рожи. Поттер по справнению с молодым Лордом выглядел ещё настоящим цветочком, не превратившимся в ягодку. Значит, Поттер хотя бы иногда умывался, а вот Лорд не привык за годы рабства к сему поистине необходимому занятию. Видимо, у ранее чистоплотного Волдеморта появились известного рода причины, чтобы скрывать от х`васынскх` свои необычайные красоты.
Теперь всё встало на свои места – Волдеморт, меняющийся ежедневно, по рассказам Поттера, в сторону друга-недруга, постоянно подкалывающего бывшего не разлей вода друга, даже более, чем друга. Скорее, младшегог брата.
Теперь он играл роль "плохого Аурора", придирающегося к "брату" из-за неумения правильно наложить Аваду, отчего Гарри вынужден был заниматься всем остальным "хозяйством" беглецов – разводить костёр трудоёмким маггловским методом и готовить убитую дичь, а также не спать по ночам, оберегая сон Тома – охотника и кормильца.
Чтобы идти после нескольких почти совсем бессонных ночей на протяжении всего долгого дня без привалов, Поттеру приходилось изо всех сил держаться на ногах, чтобы не будоражить Тома, и тот не ругался бы на свою обузу. Куда бежать и какже дальше жить – это решал, как ни странно, Гарри. Тома такого рода бытовые "мелочи" не интересовали. Главное для него было – бежать, пока… Он не увидел человека, в которого успел влюбиться, человека, вытащенного на свет из будоражащих кровь видений и одушевлённого, наделённого такой желаемой плотью. И, конечно же, они с Поттером подсматривали, крадясь по оврагу, за мною и братом.
А потом… Потом я увидел самое затаённое, неприятное воспоминание о разговоре в ещё не засранном овраге ночью, незадолго до убийства постового и ранения Квотриуса.
Я догадался по рассказам Поттера и выуженным из его разума воспоминаниям, что "вспоминать" прошлое Тох`ым начал где-то за полмесяца до моего появления в этом времени, словно бы готовясь к нему. "Сны", как Гарри думал о прошлом, являвшемся ему наяву даже во время тяжёлых работ на х`васынскх` и окончании кочёвки, и становления этого их дома - шатра, как же его, а х`нарыльх` или что-то в этом духе. Так вот, что же до Поттера, так к нему начали возвращаться воспоминания только, когда легионеры собрались в поход… То есть, выходит… Одновременно с моим физическим, непосредственным приближением. Вот это вывод! Что сказал бы старина Дамблдор на мои умозаключения! Наверное, был бы в нескрываемом восторге.
Значит, моё появление здесь и сейчас послужило катализатором воспоминаний, проявления магической ауры, да и самого побега, вызванного именно внезапно, вероятно, сразу же после убийства насильника гордостью Тома, не смогшего более терпеть своего рабства.
Вон Гарри, до сих пор так и норовит назваться моим рабом и говорит о себе в третьем лице, по рабским законам х`васынскх`, не понимая, что должен говорить со свободным человеком, как с равным. Ведь сколько раз, да неустанно, то и дело отрываясь от раненого брата, я повторял Поттеру, что он должен просто поиграть на людях в раба. Что, когда мы вернёмся домой, он будет уважаем всеми моими домочадцами, как свободный человек и мой личный гость. Даже несмотря на его дикарские повадки. Или Поттер просто-напросто не может усвоить мои замечания, думая, что "игра в раба" навсегда, что это есть приказы "благородного хозяина" своему "ничтожному рабу"…
Как же хочется в Сибелиум, домой. Да, я принял уже дом Снепиусов, как свой родной, и, хоть мне и неуютно в опочивальне, но мы же, то есть я, бываю там ночами не один…
"Домой" – волшебное слово, вот только надо, зачем-то, снова куда-то тащиться и "убивать, убивать, убивать, убивать, убива-ать". Ведь как в воду смотрел, когда напевал эту песню, только думалось тогда не о х`васынскх`, а о "Братике", брате, ставшем возлюбленным. Нет, не брате, а дальнем-предальнем предке, которому сам же магию и передал каким-то чудовищным по существу способом - наслав на него Crucio, а ещё, думается мне, за счёт близкого, куда уж ближе, контакта. А как же "Хроника благородного семейства волхвов Снеп" со своим Снепиусом Северусом – прародителем всех Снейпов? Где же затерялся в хронике мой возлюбленный Квотриус – без сомнения, в скором будущем, отец многочисленного семейства, в котором будут, без сомнения, и дети, одарённые магией? Где все?..
… Наконец, отужинали – Северус отдал свою порцию мяса брату, евшему с преизрядным аппетитом, да и слава Мерлину, а сам давился сыром. Часть отвратного, но сытного сыра вместе с поделенной между всеми воинами ышке бяха, Снейп отдал вечно голодному, ненасытному обжоре Поттеру. Северус разгадал причину такого жора – Гарри в течение всех пяти дней бегства, как сказал ему Поттер, а, скорее, показал на пальцах, значительно не доедал, отдавая почти всего кролика, белку или птицу – всю их мелкую добычу – Тому, боясь, что тот бросит его одного, как ненужное пузо на ножках, как тот подкалывал "младшенького братика". А ведь физическая нагрузка была огромной, большей, не сравнимой даже с постройкой х`нарых` племени Х`ынгу. Последнее заняло всего один трудный день, а вот пятидневное бегство, жизнь почти впроголодь и практически абсолютная бессонница – всё это безобразие копилось сутками. Voilá resultatе!
Поттеру снова, после боевой порции ышке бяха на почти голодный, неуёмный желудок второй раз за сутки захорошело, и он не удержался и завёл часто слышанную перед походами Истинных Людей боевую песнь, да так громко и нудно завыл, что и Северус, и Квотриус засмеялись и не заткнули певца. А тот и рад стараться – и себе хорошо, и благородным рим-ла-нх`ан-ин-на-м нравится. Слова были самые что ни на есть понятные (Северусу, разумеется):
– Убивать врагов – священное дело воинов.
Мы – Истинные Люди, Правящие Миром.
Наш вождь Х`ынгу – великий и могучий.
Его вождь Нуэрдрэ – самый великий Князь Князей.
Народ наш – великий и непобедимый.
Союзный, свободный.
Велико могущество нашего народа,
Но идём мы биться с братьями нашими,
Ибо посягнули они на наши пастбища многотравные и овец многоплодных.
И стали они ворогами нашими, бывшие наши братья!
Так победим же врагов мечами, луками и копьями!
– Очень Героическая Песня.
Только это, давясь от смеха, и сумел заявить Северус Поттеру, когда тот закончил орать, выть и рычать.
– Тебе понравилось, Сх`э-вэ-ру-у-с-с? Правда, великая песнь?
Воины пели её, наевшись такой травки мелкой, "анг`бысх`" называют её Истинные Люди, что значит "много детей". А ели её для храбрости, совсем по чуть-чуть. Если этой травы съесть много, будешь весь не в себе и захочется спать и видеть много-цветов сны. А если съесть чуть поменьше, тогда появляется желание покрыть бабу, вот от чего её название.
– Вы всё очень хорошо объяснили об этой анг`бысх`, даже пояснили, какова она в действии. Искреннее спасибо вам за это, – засмеялся Северус. – Особенно мне понравилось ваше выражение "покрыть бабу". Что, разве х`васынскх` имеют такую же потребность в женщинах, как и в собственных овцах?
Северус, смеясь, передал брату краткое содержимое этого разговора с Поттером, не вдаваясь в ненужные подробности травки "много детей". А зря. Тогда Квотриус был бы более учёным, и это пригодилось бы ему в отношенях с братом. Квотриус же попросту беззаботно рассмеялся.
Наконец, Северус повернулся к Поттеру.
– А песня ваша, вернее воинов х`васынскх`, насколько я понял, да уж, воистину великая. Смешнее я, пожалуй, ничего не слыхивал. Наверное, если бы Пожиратели сочинили гимн, он звучал похоже.
– По-жи-ра-те-ли? Тох`ым говорил мне это слово. Он сказал, что был их вождём, очень великим и могучим, много-много пальцев больше, чем сам Х`ынгу!
Но разве песня Истинных Людей не нагнала на тебя страх и ужас, благородный рим-ла-нх`ын-ин Сх`э-вэ-ру-у-с-с?
– Представьте себе, Поттер, ваше вытьё и ор на весь лагерь не произвело должного устрашения, и мы с Квотриусом не наклали в штаны от страха и ужаса. Именно Квотриус бесштанный убедил меня не пачкать свои.
Северус перевёл Квотриусу слова песни и собственные впечатления от столь хорошо памятной ему запашистой травки, а ещё упомянул о том, что именно за эту травку и пострадал "самый великий Князь Князей" Нуэрдрэ.
– Его племя кочует, наверняка, с новым вождём, избранным из чужаков – представителей иных родов и племён х`васынскх`, которые были у Нуэрдрэ то ли посланниками, то ли заложниками… Если они, конечно, не передрались меж собою за власть, на что очень и очень рассчитываю я. Так вот, они уж как-нибудь, да кочуют далеко на север отсюда. Нам же предстоит двигаться, думаю я, на юго-восток. Так сказал пленник племени "Луча солнца", убитого мною Кагх`ану, о расположении ближайшего стойбища этого народца под действием Сыворотки Правды. Её же действие таково, что человек либо умирает от приёма её, не справляясь с той ложью, коя накопилась в нём, либо говорит всю правду без утаивания. Осмеливаюсь предположить я, что это – именно стойбище Х`ынгу, из которого убежали Гарольдус и Волдеморт, и к которому нас и отведёт обратно наш проводник – Поттер… Гарольдус Цеймс.
Ведь не всё ли нам едино, какое племя воевать? Все они одинаково богаты трофеями, а племя Х`ынгу должно быть побогаче остальных. Этот вождь весьма воинственный, как рассказывал тот же пленник, не таясь. И не только в песне, которую нам столь отрадно напел Гарольдус, такой грозный он и на деле. Часто нападал он на племя сие и грабил его, потому-то мы и побороли его столь легко, поэтому и взяли пленников сиих столь скоро. С нашей стороны – всего пятеро тяжелораненых, но жизням их ничего не угрожает, никакой Аид не страшен им сейчас – на них – этих полукро… Прошу, считай, что не говорил я сего. Лишь только хотел я сказать, что на опытных легионерах всё быстро заживает. Был во множестве наслышан я о раненых от солдат во время делёжки пищи – сыра, жгучей воды гвасинг и, главное, конечно, мяса баранов. Постарался я выбрать для тебя куски получше. Ну и как тебе они?
– Прекрасное, замечательно мягкое мясо на одной кости, кою нетрудно обглодать. При моём-то отменном аппетите… Такое впечатление у меня сейчас, словно бы всю жизнь свою не ел я столь отлично прожаренного мяса в ни в едином из походов воинских моих.
– Вот и славно, вот и хорошо, что угодил я тебе, более, нежели радость души моей, о Квотриус, возлюбленный брат мой. Ты же был голоден, как лев, рыкающий в пустынных развалинах Карфагена.
Так вот, продолжу я, отвлёкшись от темы еды, кою исчерпали мы, думается мне, поступал Х`ынгу также со всеми своими соседями – притеснял, угонял скот, убивал и воинов, и их жён, и детей, в общем, занимался тем же, чем и мы сейчас. И всё это сходило Х`ынгу безнаказанно. Догадываюсь я, что и людей у него побольше – не приходили их убивать, боясь одного его имени, "Блестящего". Так переводится имя его на латынь, так же, как и на мой… Но это неинтересно.
Одно лишь вот только сейчас встревожило меня – раз племя полно воинов, то и биться с ними будет опаснее и дольше. Конечно, в итоге легионеры победят, но вот какой ценой?
– Да, по твоему рассказу, о прекрасный мой Северус, о, северный ветер мой, познающий острым умом своим даже возможности и вероятности всеразличные, выходит, что совершенно неясно, стоит ли излагать все выводы сии высокородному отцу и военачальнику нашему. Ведь богатые трофеи – это замечательно, а то, верно, во время стоянки лагерем съедим мы всех овец этого племени. Каждый раз, как говорил ты, жарится по три барана.
Но цена следующих трофеев может оказаться излишне великой. Ибо терять наших солдат попусту – дело неблагородное, и высокородный патриций и отец наш, зная о воинской силе племени того, может отказаться от услуг Гарольдуса и послать квадриги в направлении ином, отличном от юго-востока.
– Не понимаешь ты, о возлюбленный мой Квотриус, вещи одной важной, вернее, не знаешь о сём.
Племена х`васынскх` уже давно поделили пастбища между собой. Кочёвки их представляют собою полосы лесных лугов, ограниченных этими вот лесами, а на полянах лесных они воюют за новые пастбища, чтобы не осквернять землю кочёвок, кою почитают они священной ради увеличения пасущихся на ней поголовия овец и коров с немногими лошадьми.
Так что мы всё равно встретимся с воинами Х`ынгу, как только лазутчики его донесут, а, может, уже донесли, что пришли неведомые вои в сияющих доспехах, а ведь нам пока нет дороги назад, к моему вящему сожалению. Только вперёд! А впереди – те самые, до сих пор ещё бывшие неприкосновенными земли Х`ынгу. Посему мы всё же встретимся с его отрядом, и это было бы лучше, чем сразу нападать на его стойбище. Следует сначала лишить Х`ынгу почти всех воинов его, как обычно, часть поубивав, а других же, менее израненных – поработив. Из последних вышли бы отличные, сильные рабы, но в доме… моём держать их мне негоже и несподручно – как бы к бунту рабскому не склонили остальных, а посему пусть их продадут на торжище рабском.
–Каким же хладнокровным, бесстрастным стратегом я заделался. Аж самому тошно, – подумалось Снейпу. – Шпионский опыт не даёт покоя, но заставляет планировать операции, даже в веке пятом. Ведь вмешиваюсь я в историю. По крайней мере, я активно вмешался для начала в историю народца х`васынскх`, а теперь вот продолжаю начатое.
Но Снейп, подумав, добавил, обращаясь к пока что единственному своему разумному слушателю – Квотриусу. Поттера он за существо разумное считал с большой натяжкой.
– Считаю, гоже нам сообщить высокорожденному отцу нашему всю правду об этом племени, без изъяна. А он, как великий полководец, сам решит, что делать с этими варварами.
– Да-а, ты, пожалуй, прав во всём, о, северный ветер мой, Северус. Так и пойди к нашему… моему высокорожденному отцу и военачальнику и доложи ему обо всём. Ибо вижу я, ведаешь ты о гвасинг многое.
– Видишь ли, Квотриус, отец… твой, если выразиться недостаточно мягко и не особенно правдиво… слегка недолюбливает меня…
– Нет, ты не прав, Северус, отец уже давно и думать забыл о том, что произошло в лесу меж… вами да и легионеры тоже позабыли. Если хочешь, спроси любого из солдат, отчего отдал ты трофеи свои, и скажут они тебе, что исключительно из сыновней любви и почтения. Но никто – слышишь? – никто не свяжет эти два события – дарение трофеев с воистину глупым недоразумением в лесу.
– Но ведь ты связываешь, о Квотриус мой мудрый, разгадавший все мои уловки, значит, связывают и все всадники – ромеи. Согласен – у солдат память короче, ведь они тупы, как старые, дуплистые грабы. Только эти дупла суть прорехи в их и без того коротком, убогеньком, том, что у нормальных людей называется памятью.
– Да прекратим поносить солдат Божественного Кесаря, кои страдают от ран много больше, нежели высокородные всадники – патриции, коих, и правда, слишком мало в море наёмников. Что же до высокорожденного отца… моего… Просто ты не знаешь его так, как я – вовсе не злопамятен он, отнюдь. Напротив, помнит он только хорошее, особенно о домочадцах своих, и уж тем более о высокородном сыне – наследнике и Господине дома. Да он даже своим легионерам прощает мелкие прегрешения против устава, множественные изнасилования красивых самок и молодых, юных ещё самцов варваров, убиение младенцев… Всё, что было в раз сей, когда воины выплёскивали на варваров свою усталость, жажду, голод…
– Избиение… Я говорю, избиение младенцев. Так толкует прозошедшее одна мудрая, но маггловская Книга. Не хочу даже говорить об этих преступлениях против человече… Да, конечно, лишь варваров.
– Тогда поговорим об ином, но пойми, что легионерам нужно было выплеснуть на кого-то живого и, желательно, беззащитного, свою накопившуюся злость и ярость. Но молчу, молчу, ибо знаю я – тебе неприятна тема сия.
Ты же сражался подобно леопарду и к тому же щедро одарил его дорогими трофеями. Помню я, хоть и чрез туман некий, но словно высвеченное свечой лицо высокородного патриция и отца на… моего, когда он пришёл проведать меня. Так и светилось оно от счастья, пробив даже туман зрения моего, таким ярким был оно, словно блин, на сковороде подрумяненный, ибо всю ночь возлежал он с женщинами, подаренными тобою, о Северус. А отец… наш сластолюбив, и знаешь ты это уже не хуже меня – видел же ты множество своих рабов – полукровок… Многие из них даже схожи со мною. Но со мною делишь ты ложе, а теми распоряжается надсмотрщик над рабами – Таррва, и сам сын… отца нашего, равно, как и очень разумный самоучка Фунна – управитель имения… 
Полон дом твой и имение твоё такими же, как я. Но отец воспитал меня, как свободного человека, а не обыкновенную говорящую скотину. Только милостью отца моего высокорожденного к матери – рабыне, взятой, как откуп у старших братьев, да к тому же девственницей, обязан я такому высокому положению, коего не заслуживаю по происхождению своему.
Северус не стал рассказывать брату, снова впавшему в чёрную меланхолию*, как проводил время ночью Снепиус, чтобы не расстраивать и не обескураживать его. Видно, не в привычках Малефиция было напиваться до скотского состояния, в котором и застал его Снейп.
Поубивавшись, как всегда, о свёом происхождении, через небольшое время Квотриус всё же соизволил сказать:
– Хорошо, ежели желаешь ты, о Северный ветер мой, по близости коего так скучаю я, что желчь взыграла во мне, то сам изложу я обстоятельства, с коими нам предстоит столкнуться уже вскоре. Но говорить буду при тебе, на твои же слова ссылаясь, ибо именно ты, о, Северус, вызнал всё это у рабов. Нет, не так – у раба, врага под действием зелья, заставляющего без пыток говорить правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды, а также свободного человека Гарольдуса Пот-тера. Теперь правильно, Северус, возлюбленный мой брат? От себя позволю заметить,что рабу сему весьма повезло.
… Какая-то игра в испорченный аппаратус телефон, как прочитал я у какого-то маггла – писателя, считающегося классиком века двадцатого. Он описывал подобную ситуацию, когда один маггл передавал информацию второму, а получил её от третьего маггла, и тот всё перепутал.  Лучше я сам поговорю со Снепиусом – это же мои предположения. Может, к северо-западу лежат земли другого племени х`васынскх`, не такого кровожадного и сильного, хотя… Мы же приехали именно с северо-запада, и кроме той засады в лесу никого из х`васынскх` не повстречали. А что, если воевать тех, которые выставили засаду? Воинов мы их поубивали немало, как бы это не всё их войско оказалось. Тогда их племя взять легче, чем было этих. Они, всё равно, что младенцы перед легионерами.
Да, и опять насилия, изнасилования, избиение младенцев… Нет, пускай Папенька решит, что нам нет пути назад, и мы сразимся с раскормленными воинами Х`ынгу .
– Я немного поразмышлял и решил, что сам поговорю с высокорожденным отцом… нашим. Так будет лучше.
– Ежели старший брат решил что-либо, младшему брату – бастарду надо следовать его помыслам и не говорить о своём решении, противоположном мнению брата старшего – ничего не говорить отцу… нашему вообще. Ну да пусть сие мнение при мне и останется. Да пропади оно пропадом! – в сердцах воскликнул обычно такой сдержанный Квотриус.
Видимо, хотел он пред отцом говорить как раз об ослабленном неудачной засадой племени, а не о племени Х`ынгу.
– Квотриус, а тебе не прискучило самоуничижаться за столько-то годочков? – спросил Северус нарочито на народной латыни. – Кажется, ты, как только осознал себя, начал копаться в этом дерьме. Собственное происхождение, вишь, ему не ндравится! Да ты молиться должен за спасение души матери своей Нывх`э – Нины во крещении. Ведь из-за её красоты и ты уродился таким красавчиком! Не то что отец… наш.
Да, и зови Снепиуса Малефиция Тогениуса нашим общим отцом, а то как бы при свидетелях неувязочки не вышло.
– О Северус, Господин дома и мой возлюбленный Господин! Только ты словесами своими, хоть и жестокими, заставляешь меня снова чувствовать себя если не равным тебе – сего не заслужил я, то хотя бы достойным домочадцем твоим, младшим братом – бастардом! Благодарю тебя за…
– За вправление мозгов, – поддел пафосного Квотриуса Снейп.
Он не терпел такого высокого штиля по пустякам, одним из которых посчитал и важный для Квотриуса момент – его высокорожденный брат признавал Снепиуса Малефициуса, великого  и удачливого полководца, но… простеца всего лишь, и… своим отцом тоже. Как же не радоваться полукровке!
– Д-да, можно и так сказать. Приди же, возлюбленный брат, в мои объятия, да обымемся крепко и подарим лобзания друг друг горячие!
– Сейчас. Только выгоню нашего "камерного раба" Гарольдуса на свежий воздух, да пусть кости унесёт.
– Но ведь Гарольдус спит, повернувшись лицом к ткани шатра – он не увидит нас.
– Ты не знаешь, насколько любопытен сей свободный человек с самыми дурными привычками раба, да ещё и раба не благородных ромеев, а дикарей. Тотчас высунет он любопытный свой глазик, как ты говорил? А, кажется, "неправильного цвета травы". Так вот, и начнёт за нами им, глазиком сим, подсматривать. Да боюсь, как бы не распугал он нас своими возмущёнными или, при той же вероятности, испуганными воплями, ибо сегодня на него покусился настоящий извращенец. Иначе о нём не скажешь, это врачеватель, всадник Формеус Верокций. Только представь, ему-то понравились и неправильного цвета глаза, и чумазая мордочка, и немытые, спутавшиеся волосы, как пакля, торчащие в разные стороны, и худоба, такая, что от одного куска баранины распирает живот.
Да Гарольдус и… там выглядел лишь слегка лучше – разве что сытый, умытый, подстриженный, как ты, но столь же лохматый, да ещё с отвратительно глупыми специальными круглыми стеклянными предметами, позволявшими ему видеть, как мы с тобой, носимыми перед глазами, на переносице, да в более-менее чистой одежде. Нет, чтобы зрение поправить у врачевательницы! И, да, забыл! Там он был накормлен трижды в сутки и умел есть аккуратно и понемногу, это… здесь, за четыре года рабства он стал законченным дикарём, почти животным.
И ещё – знаешь, Квотриус, мне не нравится, как он на меня смотрит – словно бы хочет узнать, но не может. До сих пор… так всматривается в меня, что мне только либо терпеть, либо то, чего я не потерплю ни от какого Поттера – покинуть шатёр и тебя в нём в, считай, что одиночестве. Поттер же не понимает благородной латыни… пока.

__________________________________

* Именно разлитие в организме "чёрной" желчи древние врачеватели полагали причиной меланхолии. Их знания психики человека сводились к гиппократовой теории влияния на темперамент и настроение четырёх стихий тела – "красной желчи" – быстрой и горячей, из-под печени (холерики), крови (сангвиники), флегмы, то есть мокрот, слизей (флегматики) и "чёрной желчи" из-под селезёнки из "привешенной внутри мошоночки" – холодной и сухой (меланхолики). Темперамент, по Гиппократу изменяется со временем года, когда преобладает одна из четырёх стихий, и с возрастом. Когда же нарушается баланс четырёх стихий в человеке, то становится он болен.

Глава 16.

… Статья же ж Ваша, профессор Люпин, в сегодняшней, от двадцать третьего августа, напомню, газетёночке ж произвела такой фурор среди публики! – ликовал господин Директор. – Хотя что ж я Вам напоминаю! Вы же пострадали вчерашней ночью и, уж точненько, знаете расписание движения Луны лучше меня.
Вы ж так умненько всё понаписали, да ещё же енти "интервью" с оборотнями… Всё ж енто конгениально прямо-таки!
И как же Вы только додумались сделать из глухонемых листков пергамента "говорящие" интервью?
И как же Вам удалось всё так прекрасно ж порасписать?
– Просто вдохновение пришло, – скромно потупив жёлты-карие волчьи глаза, – отвечал Ремус. – Да, это было настоящее вдохновение, только так я могу объяснить то, что сейчас текст статьи, напечатанный в газете, кажется мне чужим. Такого не было с моими научными статьями, которые печатались в "Борце с мировым злом" и "Защитнике от Тьмы" – научных журналах для всех учёных, кто хоть как-то связан с моей единственной женщиной – ЗОТИ, – решил пошутить и Люпин. –  Кстати, там же печатался, правда, недолго, и профессор Снейп. Он сказал… В общем, уровень статей в этих журналах его не удовлетворил.
– Сево… Профессор Снейп же ж вечно чем-то неудовлетворён, это ж в его природе.
Ему вообще трудно угодить… Было.
– Было?! Господин Директор, неужели и Вы стали пессимистом? Неужели и Вы, вместе со всем злорадствующим педагогическим составом считаете, что Сев… Северус не вернётся… оттуда, куда его занесло?
– Да ведь уже около трёх месяцев, как Сево… Северус пропал совсем. Верно, попал же ж он в какую ни на есть переделку, да и… А, может, отсиживается в своём ненаходимом замке, –  радостно поделился с Люпином только что пришедшей в голову мыслью господин Директор. – Ему ведь же ж есть, отчего же отсиживаться ж..
Он-то Альбус, и не знал, что у профессора Люпина на всякий случай записаны чёрными чернмилами по бежевому пергаменту, аппарационные координаты Гоустл-Холла, и что заботливый друг уже бывал в нём, разумеется, не обретя никакого Северуса.
– Давайте уж, как оба-двое друзей Северсуса, хоть и пропавшего... на время, не делать тайн друг от друга.
Моё сердце, например, сердце друга чувствует, что Северус жив и здоров.
– Хорошо, профессор Люпин, сэр, давайте ж не будем делать козней друг против друга… пока Вы не пойдёте супротив моих планов. Севоч… Северусу, то есть, имеется, от кого скрываться – от нашего неуважаемого за это и не только, министра магии.
Не знаю, не знаю – вот уж два дня, как… Ну, ладно, поговорили же ж о грустном, да и хватит, а то аж супно стало, дышать нечем совсем, аж в боку закололо да в заднице засвербело, как перед… Не стоит, лучше сказать, аж по голове мурашки бегают.
Будем же ж мы да всем Орденом верить, что Северус не сгинул в глуби... Неизвестно, где, тут же поправился господин Директор, –   но вернётся к нам, да не один, а с Героем нашим, Гарри Поттером. Я точно знаю… уверен, что Гарри победил Волдеморта, и Лордушка не воплотится ни в коем времени ж.
Люпин испытующе взглянул в глаза Дамблдору, и в этом была его ошибка. Колоссальная и недвусмысленная –  посмотреть в глаза опытнейшему Легиллименту, каких ещё свет, кроме более опытного Окклюмента и заодно Легиллимента Северуса свет не видывал. А посмотрел –  значит, карты раздал так, что сопернику всё видно, словно открытую колоду, как при выкладке карт своих и соперников.
Альбус тут же оживился, глаза его сверкнули так, что, казалось, от них, как от двух солнышек, по стенам кухни особняка на Гриммо, двенадцать, начнут скакать солнечные зайчики, и, весело подмигнув растерявшемуся, смутившемуся отчего-то Ремусу, быстро пробормотал так,чтобы не слышали остальные фениксовцы:
– Так вот-с, даю Вам, профессор, заслуженный день отдыха ото всех забот потому, как поистине ж заслужили же Вы енто стараниями своими долготерпеливыми на ниве моего инструктажа. Поверьте, не по злобе своей заставил я Вас писать же статью енту ж. Токмо оттого, что денежки плачены именно за вчерашний разворот. А денежки-то наши, общие, от сердца с кровушкой оторванные да с мясом.
И нравоучительно закончил, громко, никого не смущаясь:
– Енто у кого мясо в душу-то проросло, а есть посреди нас, ведь, и такие. Уж как я стращал, как ни наводил на же ж на мысли соответственные, всё ни в какую. Зарастают души фениксовцев не мясом даже, но толстым ж слоем сала ж, фу, некошерного, ну как у этих страшных тварын – свиней, как говорят шотландцы, боле жизни любящих их жировые отложения. Да что там далеко ходить! –  неожиданно воскликнул Альбус.
Чем тут же привлёк к себе внимание фениковцев, потому-то и не замолчал, завершив мысль свою, негодуя на некоторых орденцев, среди которых была и Минерва, просто за несопоставимо с окладом, непонятно, откуда взявшимся по сравнению с другими фениксовцами, несоразмерно  толстый кошель:
– Ну, тем, кому полный желудок деликатесов, да набитая мошна мешают мир правильно видеть... С некоторых эдаких проклятых пор.
А потом снова вполголоса обратился к Ремусу, не дождавшись иной реакции от фениксовцев, кроме инстинктивного съёживания от громкоголосья реплик, пошедшего ещё со славных школьных времён магических шпаргалок.
Отоспитесь, побрейтесь и зовите домашних эльфов с едой к себе в апартаменты, да почаще – она же Вам весьма и весьма понадобится.
Ремус внезапно покраснел и, поробормотав что-то из благодарностей проклятому Легиллименту, торопливо вышел в жаркий летний, насыщенный теплом асфальта и домов, выхлопными газами многочисленных автомобилей, проезжавших по одной из соседних магистралей, погожий день и аппарировал на окраинную, спокойную, зажиточную, привольную Уэст-Энд-стрит, проходящую неподалёку от Уошингтон-стрит, с крупной суммой маггловских денег прямо без бумажника, который не хотелось осквернять маггловскими банкнотами, прямо в кармане потёртого пиджака…
… – Вам нужен подарок для любимой женщины, которая ждёт-не дождётся Вашего внимания? – поинтересовался продавец – консультант "секс-магазина", видимо, для своих, внутренних нужд, а не просто для интереса.
– Ну… как Вам сказать… Это… нужно мне для себя, для анального секса, – осмелел, наконец-то, перед магглом Люпин. – Хотелось бы чего-нибудь… тёплого.
– У нас есть то, что Вам нужно – новая модель фаллоимитатора, вибрирует, имеет опцию подогрева и подсвечивания. На батарейках, конечно. И заказанное Вами тепло, и вибрация, и подсветка, разумеется.
– А… последнее зачем?
– Видите ли, немногие мужчины привыкли любить своих партнёров днём – гомосексуалисты в возрасте, вообще, люди, в основном, стеснительные. Я не считаю отвязных фриков, которым всё равно, с кем, когда и где. Поэтому для пары любящих мужчин, желающих доставить себе изысканное удовольствие, пользуясь этой моделью, кстати, всего, на четырёх батарейках, важно видеть фаллоимитатор, поэтому и введена функция подсветки.
Вы ведь активный партнёр?
Для гомосексуалсистов в возрасте – вот, кто ты есть для магглов. Слава Мерлину, что ещё не этот "фик". А вовсе не мужчина в расцвете второй молодости… Помни это, Рем. Помни о разнице между  тобой и магглами, чья жизнь так коротка.  Помни и запоминай. Я уверен, тебе пригодится, и не один раз. А за сколько, пока ты не научишься на собственных ошибках.
А чему я, собственно, должен научиться?! Я пока дел с магглами не заводил да и не собираюсь заводить. Они же всё равно, что обезьяны перед маггловскими детьми – такие же забавные и… сообразительные, где бы спиздить банан, - воспротивился Ремус настигшему его предчувствию.
– Д-да вообще-то, весьма активный. Да, очень активный. Активнее, прямо-таки некуда.
Ремус, ободрённый словами Альбуса Дамблдора, насмехался над продавцом ненастоящих хуёв, постельных друзей, хотя самому был необходим такой друг до слёз. Но Люпин выжимал ситуацию до краёв, как приучил его делать это пропавший  куда-то к ёбаным ебеням проклятущий Сев. Неужели отсиживается от министра магии в Гоустл-Холле? И весточки не подаёт, говоря словами Северуса, "зараза"? Ну, хоть бы сову прислал лучшему другу, хотя господин Директор обмолвился чегой-то о времени. Так, кто знает, куда утащило Сева из Запретного Коридора, где он пропал по словам того же Дамблдора? В какие-такие дурные  времена, что и весточки подать не в состоянии?
– И Вам хочется одновременно почувствовать себя пассивным, не так ли?
– Так.
Рем соглашался с продавцом во всём, ведь говорили они о разном – продавец говорил о мечте Люпина – любимом, живом, нет, правда, живом друге, которым ему никогда не обладать, любви на всю жизнь, так, чтобы только смерть разлучила любящие сердца. А Ремус думал о вибрирующем, маггловском друге, да ещё пыхающем тёплом, да ещё и светящемся новом "друге".
Консультант подошёл к стенду с фаллосами всех расцветок и форм и снял один из них.
– Тогда эта модель создана специально для Вас, и без пререканий  - я лучше знаю, что рекомендую. А Вы всё равно в выборе своей "недостающей части", но такой  желаемой, не радуйтесь зазря - профан. Вам лишь бы чего поактивнее фрикионирующего в Вашем анале и тёпленького. Я же подберу Вам, уважаемый  Инкогнито, модель, которая удовлетворит Вас полностью и до конца, не то, что Ваш боттом, а, как Ваш несуществующий топ…
Вот, видите, фаллоимитатор соответствует по форме прямой кишке среднестатистического мужчины.
Но мне нужно большую длину, как можно большую… хоть и в пределах разумного поймите меня.
Продавец продолжил пытку Ремуса несбыточной метой о настоящем партнёре.
–  Хорошо, я меняю модель на большегрузную, но это прибавит денег из Вашем кармана, как я посмотрю, уважаемый сэр.
Сейчас я вставлю батарейки, и Вы увидите, как он работает.
– Беру, беру, – быстро сказал Люпин.
Консультант-садист запустил фаллос и тот весело запрыгал по стеклянной витрине.
Рем удивительно быстро купил вибрирующего, да как сильно, тёплого на ощупь и светящегося сиреневым, неземным, а как витрины у магглов, неоновым светом прозрачного пупырчатого "друга". К тому же, он получил прибавку – бонус за столь редко спрашиваемую и очень дорогую модель – дополнительный комплект из восьми батареек,
Через треть часа продавец был очень доволен собой – благодаря странному посетителю ему начислют очень большие проценты за продажу давно залежалого, не пользующегося спросом из-за размеров искусственного члена товара.
Ремус уже покинул "секс-магазин" и не видел самодовольной ухмылки продавца - консультанта, но тоже был очень доволен собой – впереди был день для отсыпания и отъедания, а потом… Потом целая ночь для опробования и полюбления нового "друга", который так ярко будет светиться в короткую июньскую ночь, пока… не попадёт в уютное гнёздышко. Для которого он и создан этими умельцами – магглами. Маловат он, правда, побольше, чем… погибший бывалый товарищ по постели. Может быть, и удовольствия от него будет побольше, соразмерно с его длиной, а тот так впивался в прямую кишку, аж до боли.
Двадцать первого июня две тысячи второго года, полных два месяца тому, было солнцестояние и, к тому же, малый парад планет. Правда, он был невидим потому, что планеты выстроились в ряд близко к Солнцу – до и после него.
Но Рем обычно интересовался астрономией за компанию с настоящим Любителем Астрономии – ЛАстрономом Севом. Сейчас ему некстати вспомнилось само понятие "парада", и он бодренько замаршировал в сторону ближайшей тихой улочки. Занимала его сейчас вовсе не астрономия, а другое – поесть, поспать и поплясать потом… в новой кроватке… с новым милым другом…да подольше...да  без зловещего пыхтения, раздающегося из камина, какой в один из прошлях игр с другом разносился по спальне. Правда, в чём ходить по осени, грязной, скользкой осени...сейчас это Ремуса интересовала, меньше всего.
… – Он этого достоин, не правда ли ж? Люпин проделал колоссальную работуже над статьёй, и теперь же ему впору расслабиться, как он сам желает. Не в моих же обычаях вмешиваться в личнуюж, частную же жисть сотрудников и, уж тем более, учить их, в чём счастье.
Ремус считает – в искусственном члене, выпивке, предмете преподаваемом, да болтовне похабной.
Севочка, мой мальчик, личность вообще разносторонняя – ему и зелья новые подавай с маггловской Алхимией, и Тёмные Искусства во всей их готической же красе ж, и рисует он, и пьёт с Люпином, и стихи пишет… Нет, это вряд ли он стихи пишет, он же только не природу любу ется, но читает много помимо Тёмных Искусств и очень понимает магию стихов, находит её там, где прошлись уже сотни филологов и ничего не нашли, даже в ентих их словесных, филологических, как их называют, журналы-от ентих пустобрёхов-то, документах-от этих  печатается.
Минерва любит вязать руками, без заклинаний, по-маггловски, салфеточки под чайные и кофейные сервизы, которые она коллекционирует,и откуда только деньги на них, дорогие такие, как и все гончарные ручные изделия берёт. Да и накатила она на на издание статьи настоящую пятачину. И откуда у женщины деньги на руках? Видать, прижимистая, не широкая душа, как и все шотландки. Не то, что англичанки, которые тебе и обогреют, и накормят, и напоят. Зато Минерва внуков своих взрослых обожает. Да ещё в анимагической форме своей же ж, любит поиграть с клубком, несмотря на её-то годы ж… Покойная Сибилла тоже любила вязаные шали, но они ж сами вязались, как и положено.
А вот Филиус любит шнурки в воздухе чарами подвесить и гладить их настоящим левитируемым чугунным, старинным  утюгом, до блеска их полирует. Подумаешь – безобидное чудачество, вот и всё. Ну не объявлять же Филиуса, такорго умника сумасшедшим только за то, что он шнурки полирует. В воздухе же...
Элиза влюблена в Астрономию – звёзды и стихи, им посвящённые, отчего она с моим мальчиком Северусом весьма дружна. Севочка ей стихи читает, пока она в ентот… телескизор смотрит или как его там правильное название, уж не упомню. давно же ж я учился я сам.
Помона души не чает в в плотоядных орхидеях и пьющих кровь кактусах. Помнится, один экземплярчик Опунции Кровососущей хорошенько же ж так наколол меня своими лопухами, да и кровушки напился так, что аж листья побурели. Меня тогда Поппи Кроветворным зельем дня три накачивала.
Вот, кстати, мадам Помфри – любительница жарить на площадке для квиддитча барбекю и ентих, как же ж их – а-а, щащлик. За енто её ох и не любит молодёжь, но стоит на время ослепнуть или третьим глазом в лоб получить… Сразу "мадам Пофри", да "мадам Пофри", поможите, мол, нам, студиозусам местным. Дедушка, мол, на конечной станции "Хогсмид" лежит с рахитом и плоскостопием.
Покойный мистер Филч, да упасёт его душу в Посмертии Мерлин всемогущий, любил грибочки, от того он то мирный был, а то на студентов, аки лев рыкающий, бросался. Всё равно, что в оборотня разъярённого оборачивался. Это всё из-за грибочков-то вредных да неприспсабливаемых к организму человеческому. И как только у  него, прости, Мерлин,  иного несварения желудка, того, что через рот идёт, а не только поносом... От поноса-то, знаю я, часто страдал мистер Филч. Но он, бывалоча, как усядется на ведре своём дрищёвом, прости, Морганушка, на перекрёстке дорог, ведущих с-под земелелья, так и сидит, как Цербер, да своё дело и знает.
Но как завхоз – незаменимый был волше… сквиб, нет ему достойного последователя – ни один больше полугода не приживается, да и миссис Норрис к ним равнодушна, помогать не желает Её Кошачье Величество. Вот пакостная кошка - с котом Гермионы Грейнджер, как же его, Бытоглотом, нет, всё не то, а как, вспомнить не могу, гуляла напропалую, честь свою не уберегла.
Про профессора Биннса и сказать-то толком нечего. Только, что призрак просвечивающий и довольно нудный. Вот и всё, что о нём сказать можно, не обидев по-крупному, да и не сказав чрезмерно мало.
Да и о преподавателях Маггловедения, которые у нас каждый семестр меняются, тоже ничего замечательного не вспоминается. Был, разве что один – le originale, тот ещё – любил носки занашивать, не отдавая их в стирку домашним нашим, значицца, эльфам. И только тогда менял, когда все пальцы из носков, как из сандалий, повылезают. А сам ничего себе, такой импозантный с виду, да кушал всегда с отменным аппетитом, с таким, будто он по жизни голодный ходил, а дорвался только за преподавательским столом в Хогвартсе и не знал даже, как щелчком вызвать домашних эльфов с готовой едой к себе в нумера, то бишь, конечно, в апартаменты. Енто я ошибся с нумерами.
А-а, был енто ж ещё профессор Маггловедения – мисс Розинтия Перкинс. Даже имя в памяти осталось. Так она, ента Рози, как просила всех преподавателей в учительской, да студентов – старшекурсников себя называть, такая прелюбодейка была, но спала только с совершеннолетнимии студентами. Знала, колючка етака, что старости почтенной  прмставать к ней  негоже - сам пробовал и получил жёсткий отказ. Единый раз решив разменяться на женщину в жизни своей И то неудачно!  А такой персик была, что ой, матушки ж вы мои!
Да попросту она была шлюхой! Итить-колотить. Вот только Севочку да и Ремуса ж она так в свои объятия и не заполучила. Кремень – мужчина драгоценный мальчик мой! Ну с Ремусом понятно - законченный тот, кем был я, только спал я с живыми партнёрами. Слово ещё есть специфическое, эдакое. Только вот никак не запомню я его. Похоже ж на "парень"*, но как-то же иначе.
Так-с, есть же ж ещё Нумерология.
То ещё дельце было! После увольнения из школы со скандалом из-за растления несовершеннолетних Милонны Вектор долго не могли найти ей – прекрасному преподавателю, замены. Она ж оказалась особой, как же ж выяснилось, с педофильской наклонностью. Любила же она, в основном, первокурсников, которые плохо понимали, что же их заставляют делать в качестве "отработки". А заставляли их… ох, не могу и передать же ж, хрянцусськой любовию заниматься! Этих несмышлёнышей! Хорошо хоть ещё до Попечительского Совета дельце-от же ж поганенькое не дошло, враз замяла она сама. Ну, чтобы в другую, не такую известную школу волшебства, магии и… мальчонок же ж приют ей был открыт.
Теперича предмет ведёт заумный профессор Ланстрим.
Кажется ж, он только в вышних сфэрах парит же, и даже на завтраки не приходит, кюшать ему, видите ли, не хочется с нами всеми. Завтракает у себя в нуме... апартаментах же, от дурень же ж я старый!
Одинокий, замкнутый ж, ушедший с головой в свою науку, вечно что-то изобретает, но ничего по-настоящему дельного же не изобрёл ещё. Ещё… Ему же уже за сотню годочков, а ни жены, ни, прости ж Мерлин, супруга ж у него же нет и, наверняка, не было, да и потомков нет и не предвидится, хоть в этом смысле он мужчина хоть куда.
Не то что я в молодые-то годочки ж! Да какие ж молодые же, лет до девяноста полюблял я  разных, то есть, мущщинов, маггглов ли, волшебников ли… Да без разницы. Лишь бы полюблять… да в ответ любимым быть…
Всё же остальные наши профессора же с "изюминкой" ж, а этот Клополдимиус, ох же ж, еле выговоришь, сам себе господин, но неинтересный какой-то…Совсем безантиресу, без солидности, что ли.
Ещё мадам Ирма Огюстин Пинс, наполовину француженка, как же ж и из имени её видать. А любит она только… порядок в библиотеке, да, по-английски обжаренную с обеих сторон яичницу ж с беконом, и пожирнее, что б бекон был. Ей Минерва всегда свою, "утяжелённую" передаёт– сама-то вечно нам диете сидит. И без того Минерва довела себя до изнеможения диетой-то ентой мордредовой – и где только вычитала такое безобразие? Да-а, любительница она ещё вместе с Северусом, мальчиком моим, сок тыквенный усасывать. И как только в неё, такую тоненькую, влезает столько? Без выхода из-за стола, извиняюсь, отлить.
Вот и все её прельщения. Но это легко сказать – порядок в библиотеке после ж трудового же студенческого дня, знаете ли, трудно навести, когда студиозусы книги на столе зубастенькие ж забывают же. Вот и к заклинаниям она мастерица, Левитирующим, в основном, да книги перелистывающим в начало и захлопывающим без приложения некоторой силы, которой студенты худосочные потому, как постоянно растущие, не имают. Весьма знаете ли, спесифисическим. С полсотни знает их, ежели не больше.
Уф, кажется всех же ж перебрал…
Ан нет, осталась ещё одна - девчушка ещё, а уже профессор, но с характером таким – не приведи Мерлин с Морганою! Луна, мисс Луна Аугуста Лавгуд, профессор Прорицаний, да поцелуй её хоть Дементор – хошь кто-нибудь да поцелуйте! Живёт затворницей, из башенки своей малогабаритной лишь пару разиков в неделю соизволит появиться ж то на ланч, то на обед, лишь бы на Ремуса в дверях Большого Зала наткнуться и сказать скромно:"Извините!". А любит она, ох, и сильно ентого самого проклятущего, аки Мордред бесчуйственный – прости ж, Морганушка, профессора Люпина.
Вот только он её любви ну ни в какую не видит и не чует, ему, вишь ты,  игрушку свою подавай из неведомого матерьяла, да Севочку, чтобы с ним пинтами алкоголь распивать и про тяжёлые будни разговаривать, но так смешно, ей-Мерлин! Помираю аж со смеху, "погораю", как студенты говорят! Или же как-то по-другому? А и Мерлин с ними со всеми, кроме моего бесценного мальчика Сево… Нет, он не любит, когда я его так так называю… Ну, тогда официально, моего поистине бесценного друга, профессора Снейпа. От как сам сказал, и самому же одиноко от ентого дурацкого, в сущности, высказывания.
Господин Директор, наконец, сбросил маску нарочитой хоробрости и всезнайства и пришёл в себя. А в себе оказалось очень и очень неуютно.
… Откуда же господин Директор всё это знает? Да кто сам расскажет, а за кем, вот, как за Ремусом с мальчиком его Севочкой, и через камин приглядеть незаметненько нужно, чтобы в крайность Северуса Люпин не увёл. Мыслимое же разве это дело – в оборотня вдруг да невзначай влюбиться! Это ж проклятье на всю жизнь! А то же Люпин известный мастак на крайности, одним словом, не в обиду ему будь сказано – он же сущий оборотень, как есть, один в один, только образованный да ест с тарелочки ножом и вилкой, что, впрочем, не меняет его природу.

____________________

*A guy (англ.) – парень.